— Что? — спросила она. — Что ты от меня скрываешь?

Он снова повернулся к ней.

— Когда Ли и Грейси оставили меня, я связался с ночной бабочкой, которая навела меня на нескольких Ангелов. Мы оба сидели на героине. — Он сглотнул. — Ее звали Лара. Она была хорошей девчонкой, Тана. Ей тяжело пришлось в жизни — иначе она не оказалась бы на улице. И вот когда ты попадаешь в тупик. Вот в чем дело. Работая под прикрытием, ты начинаешь видеть в этих существах людей. Да, они на стороне зла, но… как они туда попали? Ни один маленький мальчик, сидя у папы на коленях, не говорит: когда я вырасту, стану наркодилером. Хочу колоться сам и сажать на это других. Ни одна трехлетняя девочка не скажет маме: я хочу быть проституткой.

Тана сглотнула.

— Не знаю, — сказал он. — Может, я хотел защитить ее от нее самой. Забрать у Ангелов, сделав моей… — Он осекся, закашлялся. — Но пришло время проверки, и главарь взял меня с собой на встречу с тем, кто его подставил. Лара поехала со мной. Он всучил мне пистолет, велел пристрелить того парня. Я был копом. Я попытался отмазаться. Он не дал мне шанса. Он вынул из кобуры еще один пистолет и вышиб Ларе мозги.

Ветер усилился, сарай скрипнул. Глаза Бабаха блестели. Все его лицо было напряжено, и сердце Таны больно сжалось.

— А что… что случилось потом? — прошептала она.

— Главарь направил на меня пистолет и спросил: ты кто такой? Коп? Я ответил: да ни хрена. Хочешь, чтобы я кого-то убил, — пожалуйста. Ну и мы разыграли эту сцену с дважды застреленным.

— Но… Лара…

Он потер небритый подбородок.

— Да. Лара. Если на то пошло, я правда ее любил. А потом узнал, что она была на пятом месяце. Ждала нашу дочку.

Тана побледнела. Ее дыхание стало легким. Поднявшись, она подошла к крошечному окну мастерской, заляпанному снежной кашей. Обвела невидящим взглядом замерзшие сосны.

— Вот почему, — прошептала она. — Вот почему ты прицепился ко мне на ферме Удава. Вот почему принес мне суп и ушел, когда услышал наш с Адди разговор. Вот почему ты отчитал меня, сказав, что в детстве я была такой же, как Минди. — Она осеклась. — Потому что ты знал. Ты знал, что в жизни может пойти не так. Что идет не так.

Он ничего не ответил.

Она повернулась. И от его взгляда у нее больно сжалось сердце. Вспомнился Джим. Как она хотела поговорить с ним. Как сказала, что еще не время обзаводиться детьми. А потом стало слишком поздно, и теперь она ждет ребенка от случайного засранца. И чужой человек, сломленный человек, пытается спасти ее, потому что не смог спасти свою любимую и будущего малыша.

Когда она вновь нашла в себе силы заговорить, ее голос был хриплым.

— А что было дальше с главарем Ангелов?

— Я его убил.

Она посмотрела ему в глаза.

— Как?

— В той перестрелке, в которой меня ранили. Прежде чем уйти, пристрелил его. Если бы сбежал раньше, может, не получил бы пулю в голову.

— Тебя не посадили.

— Порой правосудие слепо.

— А сюда ты зачем приехал?

— Из-за Алана Штурманн-Тейлора и его роскошного лагеря.

Тана задумалась.

— Хочешь сказать, Штурманн-Тейлор, владелец лагеря, как-то связан с синдикатом? — Она внимательно всмотрелась в лицо Бабаха, его глаза, пытаясь найти признаки безумия, зацикленности, одержимости.

— Я думаю, он и есть синдикат, Тана. Он купил этот лагерь пять лет назад, примерно в то же время, когда Гарри Бландт нашел под Ледяным озером куски кимберлита. И принялся вносить изменения: сделал капитальный ремонт, проложил новые охотничьи маршруты, потихоньку навез сюда клиентов со всех стран. Серьезных бизнесменов. Людей со связями. Придумал для них кучу развлечений. Потом я прочитал заметку о том, что Бландт нанял человека по имени Маркус Ван Блик. Еще под прикрытием я узнал, что Ван Блик работал охранником, по большей части на африканских предприятиях по обработке алмазов, и считался подозрительным — возможно, был наемным убийцей.

— И ты приехал сюда, чтобы проверить, как все это связано?

Он пожал плечами.

— Алмазы из Африки нужно будет везти в другое место, чтобы запустить в производство. Ван Блик может это организовать, особенно если с самого начала был включен в новую и сложную операцию. Я знаю, — прибавил он, — может быть, я гоняюсь за призраками. Я знаю, о чем ты думаешь. Ты считаешь меня психом, тебе кажется, что пуля и героин повредили мой мозг. Может, так и есть. Но когда ты прошел через ад, когда ты неправильно судил о жизни и людях, а теперь по уши в дерьме и не знаешь, что делать, ты просто механически делаешь что угодно, просто потому что знаешь, как это делается, и передвигаешь ноги, лишь бы двигаться вперед. Только это заставляет найти в себе силы каждое утро подниматься с кровати. Поэтому я продолжил поиски. Может, я и есть тот старый пес, что чует запах и идет на него. — Он помолчал. — Да, может быть, я ненормальный, вроде тех, что верят в теории заговора и никуда не выходят из комнаты, увешанной газетами, исчерканными красным маркером. Но я думаю, что в случае Штурманна-Тейлора я вышел на след. Ван Блик и Бландт охотятся вместе с ним, проводят время в лагере. Одна из его дочерних компаний щедро финансирует ВестМин.

— И что ты будешь делать, если найдешь доказательства?

Он поднялся на ноги, прибавил мощности обогревателю.

— Сперва план был такой — заставить его признаться, а потом убить. Пусть заплатит за Лару. За нашего ребенка.

Тана посмотрела на него, откашлялась.

— А теперь какой план?

— Не знаю.

— Ты хотел умереть — но сперва найти его, вынудить во всем признаться, а потом покончить с собой?

— Какая ты сообразительная!

Она снова подумала о Джиме. О его светлой улыбке. О том, как он любил испытывать судьбу, желая что-то почувствовать, как эвакуировал раненых с поля боя, как, будучи парамедиком,[17] просто жил своей работой. Совсем как Бабах. Подумала о том, как он скрывал свою депрессию, о том, что еще мог скрывать. Психическое расстройство. Наркозависимость. И внезапно ощутила смешанные чувства по отношению к человеку, сидевшему рядом с ней в мастерской. Обнажившему ей всю душу. Он полностью ей доверился, рассказал ей, сотруднице полиции, что из мести убил человека, что собирается расправиться с другим. Она поверила ему. Поняла его суть. И ей следовало бы держаться от него подальше.

— А сейчас?

— А сейчас вам все известно, констебль. Так что же вы теперь будете делать?

Она глубоко вдохнула и некоторое время молча слушала, как снег шлепается с крыши.